Юрий Бурносов - Армагеддон [трилогия]
Попытки выйти на связь с Большой землей заканчивались неудачей — Закрытую Территорию словно старались не замечать. Границы по-прежнему были перекрыты, там установили роботизированные системы, реагирующие даже на койотов и кроликов, и о мыслях удрать с проклятых земель все давно забыли. Изредка над Территорией появлялись самолеты и вертолеты с гуманитарными грузами, однако после того, как несколько машин было сбито, гуманитарку стали сбрасывать значительно реже. Кто сбил — те же больные военные, или же нормальные военные, которые все равно, как известно, в массе своей чокнутые — не знал никто. Кстати, немногочисленную авиатехнику, оставшуюся исправной на Территории, тоже сбивали — на сей раз с другой стороны, поэтому всякие попытки полетов быстро прекратились.
Складывалось впечатление, что Закрытая Территория стала чем-то вроде самостоятельного государства, с которым никто не хочет знаться и чьи границы закрыты в обе стороны, вроде Северной Кореи при династии тиранов Кимов. Разница заключалась в том, что тирания подразумевает жесткую власть, а на Закрытой Территории единой власти не было и быть не могло.
Маленькие городишки вроде Уотерхоула чаще всего были чем-то вроде коммун. Однако встречались и маленькие поселения с совершенно иным управлением — одни походили на гитлеровскую Германию, другие — на благостно-нелепые идеи утопистов. Первые жили долго и частенько побеждали вторых.
В Солт-Лейк-Сити располагалось, по сути, настоящее государство. Во главе его стоял человек, называющий себя Мастером; ходили слухи, что он то ли бывший министр, то ли бывший сенатор. Вернуться оттуда было еще более сложным делом, чем попасть туда. Поговаривали, что в Солт-Лейк-Сити возродился рабовладельческий строй, а множество научных и технических достижений человечества, кроме военных, объявлено выдумками Сатаны.
Ко всему этому следовало добавить кочевые рейдерские банды, остающиеся «сами по себе», стаи безумцев, которым не хватило места в больших городах, случайные компании деградировавших едва ли не до дикости людей. Кое-где, по слухам, процветал каннибализм, хотя фактических свидетельств не существовало. С другой стороны, как они могли существовать, если свидетели закончили свой жизненный путь в котле с похлебкой или на гриле?
Новостей в Уотерхоуле не было уже шестой день. В последний раз сюда наведались несколько рокеров, «Ангелов Ада», которые колесили по пустыне в поисках приключений на самодельных багги. «Ангелы» рассказали, что Макриди со своим войском разгромил довольно крупное поселение на месте тренировочного лагеря Национальной гвардии к юго-востоку отсюда.
— По-моему, они вполне могут двинуться сюда, — сказал один из «ангелов», тощий бородач в проклепанной куртке и с татуировкой в виде свастики на лбу. — Я бы на вашем месте, ребята, не сильно расслаблялся.
И «ребята» не расслаблялись. Усилили ночные посты на башенках, послали двух парней на квадроциклах «ямаха» объезжать окрестности, хотя бензин был на вес золота. Никаких следов Макриди.
Потому Кларк пребывал в хорошем расположении духа. Потирая объемистое пузо, он добродушно поинтересовался:
— Слушай, Расти, а что ты хранишь в этом футлярчике, который постоянно болтается у тебя на ремне?
— Амулет, — ответила за Ростислава девушка.
— И чего он означает?
— Любой амулет в первую очередь приносит своему обладателю счастье. Расти, покажи Рою скорпиончика.
Шибанов не любил демонстрировать посторонним свой талисман, но Рой Кларк на роль постороннего годился не вполне. Именно он сочетал их с Атикой браком. Кларк не стал тогда тянуть с церемонией и попросту спросил: «Согласны стать мужем и женой?». «Да», — хором ответили Ростислав и Атика. «Ну так и будьте, за чем дело стало? У нас в Неваде с этим всегда обстояло без особенных хлопот[28]», — заключил Кларк и предложил отметить появление новой семьи.
Шибанов расстегнул кнопки футлярчика на поясе джинсов и показал Кларку металлическую фигурку. Бывший дальнобойщик осторожно взял ее в руки, повертел, укололся о торчавшее жало и, ойкнув, вернул.
— Где взял-то?
— От деда осталось.
— Дед колдун был, что ли?
— Нет, военный. Хотя, может быть, и колдун немножко…
— У моей бабушки тоже была подобная фигурка. Обезьянка, — сказала Атика, но Шибанов пропустил ее слова мимо ушей, потому что ему вспомнился дед.
Дед Саня воспитывал юного Ростислава, пока отец с матерью мотались по далеким гарнизонам — профессия военного была в семье Шибановых наследственной. Здоровенный, всегда бреющийся наголо дед напоминал Ростиславу Юла Бриннера, голливудского актера с русскими корнями. Как-то Ростик сказал об этом деду, полагая, что тому подобное сравнение будет приятно, но дед только рассердился.
— Ты божий дар с яичницей не путай, — наставительно сказал он, — этот твой Юл, он кто? Обычный одесский биндюжник. А я потомственный казак с Таганрога. Чуешь разницу?
Каждое утро дед Саня целый час делал зарядку с гантелями, и Ростика к этому приучил. Ростислав хорошо помнил, как дед на спор подтягивался на турнике пятьдесят раз — а было ему в то время хорошо за восемьдесят. Могуч был дед Саня, могуч и крепок, как вековой дуб. Он всегда казался Ростиславу вечным — смерть просто не осмелилась бы приблизиться к такому молодцу. Поэтому, когда дед вдруг заговорил с ним о наследстве, Шибанов-младший сначала подумал, что он шутит.
Но дед был серьезен, как никогда. Он позвал четырнадцатилетнего Ростика в свою комнату, велел сесть в кресло и, открыв шкаф, вытащил деревянный, обклеенный картинками из старых советских журналов сундучок.
Сундучок не вызывал у Ростислава никаких добрых чувств. Дед хранил в нем целую груду орденов и медалей, которые почему-то никогда не надевал, даже на День Победы. Когда Ростику было лет семь, он без спросу полез в сундучок, но рассмотреть там ничего не успел — дед бесшумно подошел к нему со спины, взял за ухо железными пальцами и вывел из комнаты. Потом взял широкий армейский ремень и несколько раз врезал Ростику пониже спины. Эта простая воспитательная мера надежно отбила у Ростислава желание повторно заглянуть в сундучок, и теперь он предсказуемо напрягся.
— Ростислав, — строго сказал дед, открывая сундук, — я скоро умру.
— Да ты что, дед! — опешил Шибанов-младший. — Что ты говоришь-то такое?
— Молчи, пацан, — дед Саня рылся в сундучке, звеня медалями. — Сказал — умру, значит, умру. Всему свое время, как говорил один старый еврей, время собирать камни, и время их разбрасывать. Страшного в том ничего нет, я и так уже пережил всех, с кем когда-то вместе под пули ходил. Последним вон академик [29] умер, тоже долго продержался, хотя и давили его, суки, со всех сторон. Но он молодец, пробился все же, я его даже по телевизору несколько раз смотрел…
Ростислав не понимал, о чем говорит дед — про свои военные приключения тот никогда не рассказывал, и никаких академиков до того момента не упоминал.
— Вот оно, — удовлетворенно пробормотал дед Саня, извлекая из сундучка какой-то кожаный мешочек. — Вот оно, твое наследство, Ростислав.
— Что это? — удивился Ростик.
— Предмет, — веско ответил дед Саня. Развязал шнурок, стягивавший горловину мешочка и осторожно вытряс на ладонь небольшую серебряную фигурку скорпиона. Но держать в руках ее не стал, положил на газету и газету уже пододвинул к внуку. — Возьми его и носи при себе. Поможет.
— В чем?
— В чем нужда будет, в том и поможет. Может, в спорте чемпионом стать, может, науку какую превзойти. Но только если ты его достоин будешь, понял? Плохим людям он не помогает.
Ростислав осторожно взял скорпиона в руку и укололся об острый хвост. Фигурка приятно холодила пальцы.
— И не показывай его никому. А особенно — не дари.
— Не дарить?
— Украсть или отобрать у тебя его не смогут. А вот если ты его сам кому подаришь, особенно если девке, беда будет.
— Почему это?
Дед ответил не сразу. Потом тяжело поднялся и подошел к стеллажам, на которых стояли разные военные мемуары и книги по истории.
— Предмет этот, — сказал он, наконец, — принадлежал одному хорошему человеку, поэту. Хранил его во всех передрягах, и на войне, и в Африке. А потом этот человек подарил его одной вертихвостке, которая тоже стишками баловалась…
— И что с ним случилось? — тихо спросил Ростислав. Скорпион в его руке казался живым.
— Шлепнули его как белогвардейский контрреволюционный элемент, — отрезал дед. — А вертихвостка эта уехала в Париж и прожила до девяноста лет, печалей не зная. А не подарил бы он ей скорпиона — глядишь, и сам бы жив остался, и сколько бы стихов еще хороших написал…
К стихам дед Саня был всегда неравнодушен, цитировал классиков к месту и не к месту.
